Академия наук СССР, отделение истории.
"400 лет русского книгопечатания".
Издательство "Наука", Москва 1964 г.
Оцифровка и корректура: Игорь В.Капустин

Представляется совершенно необходимым отвести в данном Введении также место сведениям о начале славянского книгопечатания вообще. Русская книга, ее первопечатание во главе с Иваном Федоровым - цвет и плод общеславянской культуры, в том числе книжной.
Первые книги с применением в них славянского кириллического алфавита изданы были, как стало давно известно, в Кракове около 1491 г. "печатником", "импрессором" Швайпольтом Феолем. Точно датированы 1491 годом две книги - Октоих и Часослов. Два издания Триодей не датированы, но по всему близки к первым. В конце Октоиха и Часослова назван их издатель: мещанин краковский Швайпольт Феоль. И. Пташник собрал и опубликовал документы краковского архива, в которых встречается имя Феоля. Специальностью Феоля, которого по-польски документы называют "Haftarz", было изготовление златотканых "позументов". Русское название этой специальности - "золотошвей"; последние числились при цехе золотых дел мастеров. В начале февраля 1491 г. Феоль заключил договор с Рудольфом Борсдорфом из Брауншвейга, бывшим студентом Краковского университета; в документе сказано, что Борсдорф изготовил для Феоля "русский шрифт". Отметим, что надстрочные знаки, многочисленность которых характерна для русско-славянских текстов, были изготовлены отдельно от литер.
Крупный Октоих (Осмогласник) и меньший Часослов - книги [ церковнослужебного назначения, собрания молитв и песнопений для культа православной церкви. Убранство всех книг, как и обеих Триодей, сравнительно скромно. В Осмогласнике - гравюра на дереве: изображение распятия с двумя фигурами по сторонам, весьма традиционное, общее всему христианству, вырезанное не очень искусно. Есть заставка, балкано-византийская, из переплетенных кругов. Перед выходными сведениями первых двух книг - гравированный на дереве герб Кракова. В Триодях много плетеных инициалов и буквиц типа так называемых ломбардов. Шрифт изданий (очевидно, тот, который был изготовлен Р, Борсдорфом) достаточно четок, в рисунке некоторых букв декоративен, в иных имеет черты "готицизмов"; в наборе много перебоев, запятые трех размеров, двоеточия и "тильды" между фразами, красная печать изобильна. Техника двухцветной печати - два прогона с одной формы, т. е. раздельная печать красного и черного. Строки - неравной длины (отсутствие правильной выключки). Набор полос -высок (отношение высоты к ширине полосы приблизительно 23 к 13 см). В общем, -это своеобразная и интересная группа книг, выпадающая из состава и стиля западноевропейских инкунабул.
Ш. Феоль был почти немедленно после выхода датированных книг привлечен к суду инквизиции за "еретичество", выпущен на поруки, присужден к уплате судебных издержек и произнесению очистительной клятвы (март 1492 г.). Он покинул Краков, работал в дальнейшем в Силезии и Венгрии по горному делу. Впоследствии он вернулся в Краков, где и умер около 1525 г. Кто был Феоль? Предприниматель? Только ли? Издатель? Типографщик-практик или только финансировавший издательство человек? Было бы естественно искать заказчиков церковных книг, изданных Феолем, поблизости в Польше, в самом Кракове. Здесь, на Вавеле, расписывая фресками еще в 70-х годах XV в. капеллу кафедрального собора и одну из комнат дворца, работала группа русских живописцев новгородской традиции. Русские мастера в Польше работали в XV в. в Люблине, в Сандомире и других местах. Впервые высказал предположение, что своими изданиями Феоль мог пойти навстречу потребностям этой группы, которой покровительствовала польская королева Ядвига, С. Голубев. Обычно связывают издания Феоля с так называемыми "славянскими бенедиктинцами"; но последние были католиками. "Православные" книги Феоля, думается, были предназначены для экспорта. Косвенно подтверждено это и тем, что даже теперь в собраниях СССР экземпляров изданий Феоля больше, чем в столь богатой древними книгами Польше. Очень много было их в XVII в. на Украине.
По конкретному заданию церковных служб книги на славянском языке издавались двух шрифтов - глаголического с 1483 г., кириллического с 1494 г., на Балканах. Первая группа нас может не касаться, глаголица на Руси не читалась. Вторая печаталась "священником мнихом Макарием от Черной Горы". Указано, что в типографии работало восемь человек. Издан был снова Октоих.
Документов о личности и деятельности Макария нет, несмотря на большую литературу, ему посвященную. В Октоихе три заставки и четыре инициала. Близость к Венеции сказывается при первом же рассмотрении техники набора, выключки строк. В орнаментике - объединение балканского с венецианским. Печать в два цвета - та же, что у Феоля, литеры имеют варианты с надстрочными знаками, отлитыми вместе с ними. Но весь образ книги иной. Пропорции книг Макария более стройны, из знаков препинания Макарий составляет линейки, треугольники, ромбы, чередует красные и черные инициалы, проводит деление текста на абзацы. Его шрифт, насыщенный цветом, просторнее, круглее, чем Феоля - Борсдорфа. В Цетинье было напечатано несколько изданий Макария: вторая часть Октоиха, Псалтырь (1495, в четвертую долю листа), сохранившийся неполностью Требник; известно о существовании (в макулатурных листах) Триоди, по литературным данным - Евангелия. В 1499 г. Черногория, завоеванная турками, должна была прекратить свою типографскую деятельность.
Имя Макария - монаха и священника - появляется в Угровлахии (Румынии) с 1508 г. В этом году вышел Служебник, в 1510 г.- Октоих, в 1512 г.-- Евангелие. Наиболее вероятно предположение, что работавший в Румынии священник, монах Макарий,- то же лицо, которое за 10 лет до того печатало книги в Черногории; высказывалось, впрочем, мнение, что Макариев было двое. Румынские издания 1508-1512 гг. производят впечатление менее искусно выполненных, чем черногорские. Быть может, это объясняется тем, что в Цетинье в типографии работало восемь человек, которых труднее себе представить в Терговище, где была устроена новая типография. Заставок у румынского Макария больше, плетеные инициалы крупнее, шрифт в иных деталях ближе к краковскому, техника печати та же. Буквицы, плетеные и крупные, достаточно оригинальны, вместе с тем общи для славянской книги, рукописной и печатной. Выразительны большие заставки с белым рисунком на черном фоне.
Южнославянские книги первой половины XVI в. многочисленны. С 1510 г. книги для Балкан выпускает Божидар Вукович в Венеции; он был издателем, но не печатником. Известны имена его типографских работников - Пахомия, Моисея, Феодосия, Геннадия; они были монахами или священниками, что не мешало им издавать книги весьма нарядно, украшая страницы узорочьем черного и красного сочетания букв, наборных декоративных элементов. Издательство работало до 1521 г., возобновилось с 1536 г. Сын Б. Вуковича Винченцо издавал книги для нужд "православия", но предлагал свои услуги и Ватикану. Его предприятие (1546-1561) было,, очевидно, уже коммерческим. Иллюстрированные гравюрами на дереве пестро-двуцветные издания Вуковичей в технических приемах пользовались "рашкетом", или "маской", накладываемым на набор листом с прорезями; печатался сначала красный шрифт, потом черный. Изобильно украшенные, сложные по элементам набора издания Вуковичей были, бесспорно, известны в славянских землях, и в Москве, и в Вильнюсе. Контакты с Венецией у славянских народов развивались и крепли. Венецианская торговая республика, крупнейший город, старинный центр византийского происхождения, был в эпоху раннего и высокого Возрождения подлинно международным.
Набережная Венеции именовалась "Славянским берегом", через Адриатику до славянских земель было близко. В Венеции существовали "фондаки", торговые дома, конторы, колонии турок и немцев. Венецианскими типографами рядом с прославленным Пием Альдо Мануцци были выходцы из Германии, раньше - из Франции. Было очень много греков. Работала, что особенно важно, первая армянская типография Акопа Мегапарта (1512). Переплетаясь с венецианскими приемами и традициями, входя с ними в совершенно особые, невиданные раньше сочетания, жили элементы Востока. Книжное дело было с самого начала великим фактором установления и скрепления культурных связей.
Можно упомянуть о существовании типографии в Герцеговине; ее работник Ф. Лябавич ездил учиться в Венецию, где он приобрел славянский шрифт; впоследствии он работал и в Румынии. В Сербии в XVI в. известны типографии в монастырях Руянском,Грачаницком, Милешевском.вМркишиной церкви, в Белграде. Но все их порою превосходные издания для
нашей темы не имеют такой принципиальной важности, как книги Скорины. Георгий-Франтишек Скорина, первый белорусский книгопечатник, является вместе с тем великим деятелем всего славянского первопечатания.
В его родном городе Полоцке не было условий для развития книгопечатания. Скорина в 1517 г. поселяется в Праге, где и начинает свою издательскую деятельность. Отсюда Скорина поддерживает связи с издателями немецких городов Нюрнберга и Аугсбурга и с издателями Венеции.
Появление первой печатной книги на языке своего народа означало новую эпоху в его жизни. Следует заметить, что к этому времени белорусский язык вполне сложился. Развитие его проходило на основе культуры и литературы Киевской Руси. Ф. Энгельс указывал, что еще в XIV в. существовал белорусский язык. Процесс формирования белорусского языка можно отнести к концу XIII в. "...Литовское великое княжество было населено большим количеством различных племен. Северные провинции Прибалтики были во владении самих литовцев, народа, говорящего на языке, отличном от языков его славянских соседей... Дальше, на юге и на востоке нынешнего Царства Польского, находились белорусы, говорящие на языке, среднем между польским и русским, но более близком к последнему...".
Прага для Скорины становится второй родиной. Не будучи религиозным фанатиком, он, как человек своей эпохи, первым делом переводит Библию на свой родной язык. Г. Скорина избрал кириллический шрифт, который и сейчас лежит в основе современных азбук -русской, украинской, белорусской, сербской, болгарской. В Праге он развивает кипучую издательскую деятельность, к своим переводам пишет предисловия, послесловия и пояснения.
В 1517-1519 гг., за три года пребывания в Праге, Скорина издал 23 книги. Они были изданы лучше, чем церковнославянские книги, напечатанные издательствами Кракова и Венеции. Прежде всего, они были изданы "малыми книжицами" для удобного пользования ими. Шрифт Скорины был выразителен, имел сходство с церковнославянскими рукописями белорусского письма XV и начала XVI в. Книги были украшены выразительными гравюрами на дереве. В одной Скорина поместил и собственный портрет: типичное изображение писателя и ученого среди книг. Чтобы не было сомнения в его роли просветителя, Скорина помещает в гравюрах своих книг соединенные вместе Солнце и Луну - источники света для Земли.
Важное значение Г. Скорина придавал своей первой книжке, Псалтыри, которая вышла в Праге в 1517 г. В предисловии Скорина писал: "Детям малым початок всякое доброе науки" 1в. В Псалтыри имелись сведения по таким отраслям знаний, как грамматика, логика, риторика, музыка, математика. Скорина писал: "Она [Псалтырь] пожиточный суть всякому человеку, мудрому и безумному, богатому и убогому, младому и старому, наиболее тым они же хотят имети добрые обычаи и познати мудрость и науку".
Скорина не только переводил, но и сопровождал, как было указано, свои издания дополнениями. Просвещение Скорина связывал с идеями гуманизма, а также с идеями объединения восточных и западных славян. Это заметно во всей деятельности Скорины. По свидетельству А. В. Флоровского, связь Скорины с Чехией -"исключительной важности момент в истории русско-чешских взаимоотношений в области культуры, просвещения и письменности".
Г. Скорину тянуло быть ближе к родине. После 1519 г. он переезжает из Праги в Вильнюс, где создает типографию. Здесь Скорина в 1525 г. издает Апостол и "Малую подорожную книжицу". Этот период деятельности Скорины относится к истории белорусской печати. На обратной стороне заглавия Псалтыри, помещенной в "Подорожной книжице", Скорина пишет: "Предислова во Псалтырь": "Всякое писание богом водухненое, полезное есть ко вчению... я, Францишек, Скорининь сынь с Полоцка града, в лекарскихь наукахь докторь, повелел есьми Псалтырю циснути русскими словами, а словенским языком". Скорина был одним из первых деятелей белорусской культуры, который воспользовался народным языком и ввел в литературу основные элементы белорусского языка; выступая в защиту родного языка? он писал: "Немногим учителям бывати, но более умети язык свой справовати".
Предисловия и послесловия к книгам проникнуты стремлением Скорины поднять моральный дух белорусского народа, поддержать его в борьбе против национально-религиозного угнетения со стороны феодалов и католической церкви. Скорина учил помнить о своем гражданском долге перед родиной, писал, "что обязанность человека трудиться на благо родины, не жалеть всякого тружения и скарбов... для отчины своея". Патриот, гуманист, первый белорусский книгопечатник -o таким вошел в историю славный сын белорусского народа. Его деятельность дала мощный толчок развитию книгопечатания. Особенно велика роль Г. Скорины в развитии белорусской культуры.
Нет сомнения, что большинство книг, напечатанных в славянских южных и западных странах, так или иначе попадало в Москву. Давно знали издания ТТТ, Феоля на Украине. О нем упоминал, перечисляя его книги, архимандрит Киево-Печерской лавры Захарий Копыстенский, а с Украиной Москва того времени-первой половины XVI в.- установила постоянные культурные связи. На одном из экземпляров феолевских изданий, хранящихся в СССР, есть дата: 1560 г. Много изданий Феоля побывало в руках известных деятелей более позднего времени, например, патриарха Никона. Таких данных пока нет относительно изданий Макария. Но с изданиями балканских стран были бесспорно знакомы многие мастера заставок и буквиц московских рукописных и печатных книг. На территории Белоруссии С. Будный продолжал деятельность Скорины, подражая его изданиям. Из Несвижа, где работал Будный, из Литвы, где оставались, возможно, и самые типографские материалы Скорины, воздействие его изданий шло косвенно и на Москву. Установлено включение переводов предисловий Скорины к его библейским изданиям в один из списков русской Геннадиевской библии середины XVI в. Издания Скорины встречались и в монастырях, и у частных лиц. Бесспорно знакомство московских делателей книг с венецианскими изданиями, в том числе, как думаем мы, и с первенцем армянского книгопечатания. Москва, безусловно, знала передовые западные книги - латинские, немецкие, итальянские, польские, чешские. Мы солидаризуемся с точкой зрения академика М. П. Алексеева, что "имеем полное право говорить о явлениях гуманизма на русской почве в этот период". Явление же это глубоко и серьезно, никак не сводимо к "влияниям" или внешним заимствованиям, и менее всего - к имевшимся в свое время распространенным теориям об иностранцах, которые якобы приезжали в Россию "учить" книгопечатанию.
При настоящем уровне советской исторической науки мы можем с твердостью, основанной на фактах, утверждать, что никаких непосредственных "учителей" первопечатники Москвы XVI в. не имели. Вымышленная легенда о "копенгагенском уроженце Гансе", который якобы был "русским Гутенбергом", в настоящее время должна считаться окончательно похороненной после опубликования документов, из которых явствует, что Ганс Мисенгейм (правильно Мейсенгейм) Богбиндер был не "переплетчиком", а дипломатом и в Москву вовсе не приезжал. Рассеялся также миф о Варфоломее Готане, который у себя на родине, в северной Германии, имел дела с книгами, печатал их, привозил и в Россию, но вряд ли спустился ниже Новгорода и кончил жизнь задолго до начала печатания книг в Москве. Саксонец Шлитте, агент по найму нужных Москве специалистов, со своей миссией потерпел неудачу, в Москву пробрался один; возможно, он побывал здесь еще раз, но когда опыты по книгопечатанию в Москве уже велись самостоятельно. Старец Максим Грек, в более чем почтенном возрасте доживавший свой век в Троице-Сергиевской лавре, мог быть источником разного рода сведений о Венеции, гуманизме, Возрождении, но в весьма общем масштабе и освещении, без какой-либо практической возможности обучить русских людей печатному делу. Последним москвичи овладели сами, видя, зная и читая привезенные из-за рубежа книги, упорно совершенствуя свои стоявшие на большей высоте технику и искусство книги рукописной, свое национальное мастерство. Русский "умелец" в условиях общего подъема напряженной общественной борьбы, в сложных обстоятельствах исторически сложившейся обстановки самостоятельно сумел освоить великое искусство книгопечатания.
В данной вводной главе надо указать на те исторические, социально-экономические, политические условия, которые сделали возможным появление книгопечатания в России именно в начале второй половины XVI в. в Москве. Это облегчено тем, что советские историки уделяют серьезное внимание важному для нас периоду. В своей статье "Начало книгопечатания в России" акад. М. Н. Тихомиров указывал, что "решительные шаги для введения книгопечатания в России были сделаны только в середине XVI в., что стоит в тесной связи с глубокими экономическими и социальными сдвигами, происходившими в России того времени. Правительство царя Ивана IV... стало на путь некоторых реформ...Судебник 1550г. вводит некоторое единообразие в управлении... Ту же цель преследовали отмена кормлений, введение стрелецкого войска... земские учреждения и т. д. К числу таких реформ принадлежало и книгопечатание". Далее в названной работе говорится о стремлении к централизации и к упорядочению ряда церковных вопросов. Поскольку в условиях феодализма церковь была главной идеологической силой, удивляться тому, что первые книги были церковными, нельзя. Такие церковные книги, как Часословец и Псалтырь,, "служили первыми книгами для чтения, учебниками, по которым в России ^вплоть до XVIII в. вели обучение детей". Внимательный анализ текстов "Сказаний", послесловий самого Ивана Федорова, данных, собранных историками и археографами, приводит к точным выводам: если Апостол И. Федорова, его первая книга, издана была в 1564 г., то "изыскивание мастерства печатных книг", о котором говорит в-своем послесловии И. Федоров, началось раньше, в 1553 г. Возникновение книгопечатания в России явилось прямым следствием политического и культурного развития России, безусловно, но, пишет М. Н. Тихомиров, "были и особые причины, побудившие... приступить к работе над созданием печатного дела в России именно в 1553 г." На них и указал Иван Федоров: "большая потребность ^в книгах для новых церквей... больше же всего ("паче же") в только что завоеванной Казани и в ее пределах". Верно также, что "печатание церковных книг было теснейшим образом связано с их исправлением"; это могла проводить без страха обвинения в ереси только верховная власть. Типография Ивана Федорова была такою верховной, государственной. А книги, созданные между 1553 и 1564 гг., в процессе "изыскива-ния"? Историки указывают на знаменитые "Соборы" того времени - не только "Стоглав", но и тот, который осудил ересь Матвея Башкина в год начала "изы-скивания", в 1553 г. Необходимо представить общую атмосферу скрытых и явных брожений, споров, конфликтов, резких столкновений той эпохи. Одновременно с М. Н. Тихомировым ряд советских историков - А. А. Зимин, А. И. Клибанов, Б. В. Сапунов, несколько ранее И. У. Будовниц, С. О. Шмидт, специально говоривший об "избранной раде", Д. Н. Алыпиц, писавший о "боярском мятеже", Г. Н. Моисеева, обратившая внимание на "Валаамскую беседу", и многие другие, в том числе авторы книг о самом Иване Грозном, о Максиме Греке,- все они в совокупности своих выводов дают исключительно яркую социальную, политическую, идеологическую картину состояния Московской Руси времени, когда впервые у нас начал работать печатный станок.
В другое время, как нам представляется, не была бы так нужна государству упорядоченность слова - пусть вначале канонизованного, догматически церковного; естественно было стремление взять в государственные руки книгораспростра-нение и вместе с тем просвещение, унифицированное преподавание грамотности. В библиотеке русского дипломата А. Адашева (XVI в.) были латинские и немецкие книги. Переросшие в легенды известия о библиотеке московских царей, постоянные возможности сношений с Западом и с Югом (с Балканами), гуманизм, на который обратил внимание акад. М. П. Алексеев и о котором свидетельствуют, в частности, образы античных мудрецов на стенах одного из кремлевских соборов,- все это не могло не привести к интенсивным исканиям, к крупнейшим достижениям и в книжном деле. Возможно никогда раньше рукописная книга не стояла на такой высоте подлинного искусства письма, убранства, орнаментации, иллюстрирования. Перед мастерами рукописных книг ставились грандиозные задачи - создания многотомных сводов со многими тысячами изображений. Книгами надо было снабжать страну, невиданно увеличившую свою территорию. А о том, что на Западе книги делались лучше, легче, быстрее, организованнее, было известно из множества источников.
Быть может, из-за отсутствия точной документации мы никогда не узнаем, кто именно самый первый создал в Москве печатный станок, применил давно известные в других ремеслах процессы литья и тиснения к изготовлению шрифта и к печатанию. Но мы убеждены, что знаем и обстановку и предпосылки того великого дела, которое для нас начато славным именем замечательного первопечатника русского Ивана Федорова.

Первая точно датированная русская печатная книга, Апостол Ивана Федорова 1564г., имеет и первое же историографическое послесловие. Апостол-богослужебен и церковен, но в его конце говорит с читателем не легендарный автор книги, а Иван Федоров, ее издатель. Он выступает с свободною речью, обращенной к читателю, пытается объяснить, какими причинами вызвано появление книги в свет, в каких условиях она создавалась. Перед читателем в едином лице Ивана Федорова выступает редактор, типографщик, общественный деятель. Мы учитываем, что многого он не сказал и многого не досказал. Но он, Иван Федоров, - наш первый предшественник в науке о русской книге. 400-летие со дня выхода первой точно датированной русской книги является также четырехвековым юбилеем русской книговедческой историографии.
Послесловия или предисловия практиковал Иван Федоров и в дальнейшем. Нет более поражающей повести о жизни и труде печатника, нежели послесловие Ивана Федорова ко Львовскому, второму, изданию его Апостола. Вместе с тем все авторы XVI и XVII вв. излагали историю русского книжного дела весьма кратко. Автор так называемого "Пискаревского летописца" упоминает о развитии книгопечатания в конце XVI столетия по всей русской стране. В 1638 г. в послесловии книги Трефологион на основании московских устных традиций упоминаются имена первопечатников Федорова и Мстиславца. Следуют два "Сказания" 40-х годов XVII в. о начале книгопечатания в Москве. В конце века автор текста "О книгах старых и о книгах новых" в одном рукописном сборнике указывает в качестве точной даты начала книгопечатания в Москве 1553-й год. Первый очерк истории русского книгопечатания, весьма краткий, дал Ф. П. Поликарпов-Орлов, директор Московской синодальной типографии, в начале XVIII в. В XVIII в. такие видные русские люди, как В. В. Куприянов, М. В. Ломоносов, затем А. И. Богданов работали над воплощением идеи полной библиографии изданных в России книг. В конце века очерки истории книгопечатания в России пытались дать Д. Семенов-Руднев), И. Г. Бакмейстер.
Все указанные выше, а в значительной мере и более поздние ученые были прежде всего собирателями отрывочных сведений, пытавшимися сосредоточить в известном, хотя бы внешнем, порядке данные об изданных в России книгах. Весь этот период русского книговедения был чисто описательным. Научная библиография только начиналась. Вместе с учетом многих или не столь подробных сведений о русских старых книгах создавались легенды, как, например, уже упоминавшаяся - о некоем "копенгагенском уроженце Гансе", который якобы научил москвичей печатать книги. Впервые об этом заговорил известный русский библиограф В. С. Сопиков в общем очерке истории славянского книгопечатания. В XIX столетии друг Державина, митрополит Евгений - Е. А. Болховитинов, работавший над биографическим словарем русских писателей, четыре раза специально писал об Иване Федорове. Нельзя забыть заслуг К. Ф. Калайдовича, который писал не только об Иване Федорове и впервые обратил внимание на указанные выше "Сказания", но исследовал также вопрос о Швайпольте Феоле. П. И. Кеппен, затем П. М. Строев, И.П.Сахаров, И. М. Снегирев публиковали предваряющие' или более подробные анализы первопечатных книг. Исключительны заслуги В. Е. Румянцева, первым обратившегося к последовательно-систематическим архивным изысканиям. Известный исследователь С. Л. Пташицкий начал публикацию документов, касающихся жизни и деятельности Ивана Федорова во Львове. Последовали публикации польских ученых Ф. Бостеля, И. И. Малышевского, в наше время - В. Романовского' и Е. Немировского.
Вместе с тем - был ли Иван Федоров одним и единственным героем русского-первопечатания? В 1874 г. на Археологическом съезде в Киеве А. Е . Викторов, крупнейший московский археограф, выступил с докладом исторического значения, поставив вопрос: "Не было ли в Москве опытов книгопечатания прежде первопечатного-Апостола 1564 г.?" - и ответил на него: было. Именно Викторов наиболее подробна изучил и описал "анонимные", или "безвыходные", издания русских книг середины XVI в., частично еще дофедоровские. Из последующих ученых выврды А. Е. Викторова поддержали Л. А. Кавелин (архимандрит Леонид) и Ф. И. Булгаков.
Наука о русской книге развивалась в сторону бесспорно для нас ценную - составления более или менее полных сводов славяно-русской библиографии, каталогов, связанных с именами В. М. Ундольского, И. П. Каратаева, А. С. Родосского. Множились и популярные общие, компилятивные работы, такие, как книги А. А. Бахтиарова, С. Ф. Либровича, статьи в общих и специальных журналах,, принадлежавшие порою известным буржуазным историкам- консервативным, как М. П. Погодин, либеральным, как И. Е. Забелин. Безусловно высоко плодотворным для историографии русского книгопечатания стало советское время.
Исключителен рост непосредственных фактических знаний о старой русской книге, накопляемых кадрами научных сотрудников крупнейших библиотек страны. В трудах саратовского ученого А. А. Гераклитова, московских - А. С. Зерновой,. М. В. Щепкиной, Т. Н. Протасьевой, украинских ученых во главе с П. Н. Поповым по-новому осваивается и выявляется точный запас сведений о старейших русских книгах. Крупнейшие историки СССР - покойный академик А. С. Орлов, академик М. Н. Тихомиров - дали и дают в своих трудах ту основу, на которой и здесь освещаются проблемы, стоящие перед всеми нами.
В 1924-1925 гг. был издан двухтомный сборник "Книга в России". В этом сборнике, как и в сборнике 1935 г. "Иван Федоров первопечатник", связанном с 350-летием со дня его смерти, налицо были отдельные материалы и исследования большего или меньшего научного качества; все они способствовали изучению русского книгопечатания. Специально задуман был сборник "У истоков русского книгопечатания" (1959), который открывался большой статьей акад. М. Н. Тихомирова, подводящей исторические итоги изучения старопечатной русской книги. Как раз последние годы могут быть признаны имеющими особенное значение для изучения всей совокупности проблем русского книгопечатания, старого и нового. Впечатляющим достижением советской историографии в области изучения различных сторон старых русских книг следовало бы признать специальные исследования Н. П. Киселева, Е. В. Зацепиной, Т. Б. Уховой. Б. П. Орлов изучал экономические аспекты истории русской полиграфической промышленности. Г. И. Коляда увязал историю первопечатной книги с судьбами русского языка и редактуры текстов. Большой вклад внесли в изучение русской книги XVII в. А. А. Покровский - еще до революции и после нее-Т. Н. Каменева, С. А. Клепиков, украинской - И. С. Свенцицкий, И. П. Крипякевич, С. И. Маслов, П. Н. Попов, в наше время И. Я. Каганов, Я. Д. Исаевич. Белорусскую старую книгу серьезно изучал В. И. Пичета, затем Т. С. Горбунов.
Русская книга и в старое время не была обособленной от развития книжного дела в соседних землях и странах. Если украинские и белорусские ученые имеют право считать Ивана Федорова также и своим, то в Прибалтике, в кавказских странах с их древней культурой - книга, ее дело, имели свое развитие, становящееся и остающееся для нас близким, дорогим, высоко интересным. Акоп Мегапарт, великий армянский первотипограф в Венеции, Швайпольт Феоль в Кракове, Мака-рий на Балканах и, конечно, Георгий-Франтишек Скорина не могут не быть предметом нашего уважения и внимания. О каждом из них существует обширная литература. В связи с этим необходимо упомянуть труды исследователей зарубежных, услуги которых нашему книговедению были весьма велики, начиная от польского библиографа Е. Бандтке, кончая оксфордским ученым Д. Симмонсом.
Тем не менее приходится констатировать, что общего исторического обзора развития книгопечатания СССР мы не имели. Отдельные труды по общему обзору книги порою стояли на достаточно высоком уровне; можно упомянуть книгу М. И. Щелкунова (1926), книги Е. И. Кацпржак (1955), И. Е. Баренбаума и Т. Е. Давыдовой (1960), В. С. Люблинского, книгу о виленском книгопечатании А. И. Ану-шкина (1962). Более новой, чем XVI -XVII вв., эпохою книжной истории у нас интересовались не столь интенсивно. Разработан только период книги начала XVIII в.- в первую очередь Т. А. Быковой, в каталогах, в изданиях и трудах ленинградских ученых. В дореволюционное время над книгой XVIII в. работал В. П. Семенников, в наше время - один из выдающихся советских литературоведов П. Н. Берков. Много занимались, естественно, книгоиздательскою деятельностью Н. И. Новикова. Не было недостатка в трудах каталожного или обзорно-библиографического характера и в отношении книг XIX столетия; но в них скорее доминировал или статистический, внешний учет (работы М. Н. Куфаева в 1920-х годах, М. В. Муратова в 1930-х), или увлеченно-библиофильский, представленный книгами Н. П. Смирнова-Сокольского. Исключением является строго научное историческое изучение книгоиздательской деятельности революционных демократов, А. И. Герцена и затем подпольной печати советскими историками под руководством академиков В. П. Волгина и М. В. Нечкиной. Важно отметить заслуги историков русской литературы: Ю. Г. Оксмана, П. Н. Беркова, коллектива участников сборников "Литературного наследства", академического издания сочинений А. И. Герцена и подобных изданий.
В историографию русского книгопечатания имели бы право войти и опыты применения к книге искусствоведческого анализа (А. И. Некрасов, А. А. Сидоров) и многие отдельные работы монографического характера, труды, статьи и диссертации научных работников государственных библиотек, в первую очередь - имени В. И. Ленина: начавший выходить здесь "Сводный каталог книг XVIII в.", диссертации А. А. Теремецкой, И. М. Полонской, многочисленные работы по гравюре и переплету С. А. Клепикова; в Ленинграде - диссертация Б. В. Сапунова, сборники "Трудов" крупнейших библиотек страны, сборники "Книга" Всесоюзной книжной палаты.
Нет сомнения, что исключительную важность имеют изыскания и обобщения уже в совсем иной области: исследования печати как фактора общественной борьбы, изучение вольных зарубежных типографий, огромного печатного революционного подвига деятелей подпольных типографий марксистской печати. Подпольная, революционная, марксистская печать изучалась на материалах Белоруссии, Латвии и Эстонии, Грузии и Армении. Изучение это, конечно, не окончено.
"История рабочей печати в России неразрывно связана с историей демократического и социалистического движения", - этими словами начинает В. И. Ленин свою статью "Из прошлого рабочей печати в России", где он указывает, что "освободительное движение в России прошло три главных этапа, соответственно трем главным классам русского общества, налагавшим свою печать на движение". Речь идет о XIX в.; излагая историю книги в России и в братских национальных республиках, естественно следовать этому указанию. До XIX столетия русская книга развивалась в условиях феодального общества, боролась, страдала, погибала, восставала вновь. Надо ее изучать в этой ее сложной и противоречивой исторической жизни, даже если мы и ограничиваем себя в данном труде скорее историей книги, нежели прессы, печати в широком смысле, газеты и журнала. Повременная печать, публицистика имеет все основания быть изучаема самостоятельно, в специальном труде.
На очереди создание такого труда. История газетного дела, его достижения в советские годы, партийная, молодежная, военная, специальная печать - общественно важная задача.
Но журнал и газета выросли из книги. История книги естественно предшествует истории повседневной печати.