К неведомым горам
Оцифровка и корректура: И.В.Капустин

Открытие хребта Черского

Можно ли в XX веке открыть на земле горный хребет, равный по площади Кавказу?
В XVII веке русские землепроходцы, в основном казаки и промышленники, открыли лено-колымские и юкагирские земли - огромные территории вплоть до Берингова пролива.
Казак Михаиле Стадухин с товарищами, перевалив в 1641 году через Верхоянские горы, вышел к верховьям Индигирки. Здесь он построил коч и спустился на нем к Ледовитому морю. Бесстрашно проплыл он океаном до устья Колымы и открыл обширную "Колымскую землицу", проложил дорогу с Лены на Колыму.
Путь из Якутска вниз по Лене и затем морем до устья Колымы проделали устюжские торговцы, но льды мешали плавать этим (более удобным, чем стадухинский) путем.
С середины XVII века торговцы и промышленники от Якутского Острожка (Якутска) добирались непроторенными путями по материку до "Колымской землицы".
Позднее, в XVIII веке, пользовались дорогой от Якутска через Верхоянск на Среднеколымск. Южнее ее проходила сухопутная тропа из Якутска на Оймякон и Верхнеколымск, она была короче, но труднее, поэтому ею пользовались при необходимости экономить время.
В далеких, неизвестных землях побывали несколько ученых-путешественников. В конце XVIII века флота капитан Гавриил Андреевич Сарычев пересек эту огромную территорию по пути к Ледовитому морю и Восточному океану. Он путешествовал восемь лет, что в суровых условиях Севера было героизмом. Он сообщил первые сведения об этой удаленной стране, о течении рек и направлении горных хребтов, но орография ее не стала яснее, ибо Сарычев не вел маршрутных съемок. Правда, его схематическая карта Индигиро-Колымского края была шагом вперед по сравнению с Атласом Российским 1745 года, но еще слишком далека от действительности.
Фердинанд Врангель в 1820 году проехал из Якутска в Среднеколымск. В 1823 году с Колымы в Якутск через Оймякон прошли спутники Врангеля - мичман Матюш-кин и доктор Кибер, но и они не сделали описания маршрута.
В 1870 году в тех же районах побывали участники экспедиции Майделя- топограф Афанасьев и астроном Нейман. Возвращаясь после двухлетней тяжелой экспедиции, они не в состоянии были вести дневники и тоже не описали этих мест. Северо-Восток оставался "белым пятном" вплоть до начала XX века.
Последний, кто исследовал Северо-Восток перед экспедицией Обручева, был Иван Дементьевич Черский *, известный геолог и географ, о необычайной судьбе которого необходимо хоть кратко рассказать.
Черский родился в 1845 году в Виленской губернии. Восемнадцати лет был сослан за участие в польском восстании 1863 года в Сибирь, в Омск. Во время этапа из Тобольска в Омск он познакомился со ссыльным поляком Александром Лаврентьевичем Чекановским**, естествоиспытателем, возбудившим в Черском интерес к наукам о природе.
В Омске служба в линейном батальоне с тяжелейшей муштрой подорвала здоровье Черского, но, к счастью, его назначили денщиком при офицерском собрании. Здесь он мог пользоваться библиотекой, изучал естественные науки, особенно геологию. Так самоучкой Черский стал геологом, на которого обратили внимание ученые.
В 1871 году Сибирский отдел Географического общества добился перевода Черского в Иркутск, где он начал самостоятельную научную работу, продолжавшуюся двадцать лет. И. Д. Черский стал крупным исследователем Сибири, и, несмотря на то что был политическим ссыльным, он наконец получил возможность свободно выбирать место жительства. Академия наук в 1885 году вызвала его в Петербург, откуда И. Д. Черский выезжал в экспедиции по Сибири, изучал геологию берегов Байкала.
В конце 80-х годов прошлого века в Академию наук стали поступать сведения о находках в Северной Сибири трупов мамонтов. Академия наук решила организовать экспедицию в эти районы.
В 1890 году Черский возглавил экспедицию для сбора фауны в бассейн Колымы, о котором было очень мало что известно. Друзья Черского, зная о его плохом здоровье, боялись, что такая тяжелая экспедиция будет ему не по силам. Но Иван Дементьевич был так увлечен идеей путешествия, что никто не осмелился повлиять на его решение.
В июне 1891 года Иван Дементьевич с женой, верной его помощницей, которая должна была вести зоологические наблюдения, и 12-летним сыном Сашей на три года отправляется в далекое путешествие в приполярную область, в район рек Колымы, Индигирки и Яны.
Стрелком-препаратором, по настоянию Мавры Павловны, взяли 18-летнего племянника Черского (сына его умершей сестры) Г. Дугласа, который в походе оказался плохим помощником, и его вскоре пришлось отпустить.
Якутский губернатор предложил в проводники казака Степана Расторгуева, много раз ходившего с Лены на Колыму. Расторгуев был честным, мужественным и преданным отряду человеком.
Иван Дементьевич выбрал наиболее короткий путь на Колыму: из Якутска через Оймякон в Верхнеколымск. Но этот "короткий" путь тянулся почти 2 тысячи километров...
14 июня 1891 года экспедиция покинула Якутск, и началось тяжелое путешествие с вьючным караваном через тайгу, по болотам, через горы водоразделов между Алданом и Индигиркой и далее между Индигиркой и Колымой. Здоровье Ивана Дементьевича заметно ухудшалось.
Наконец 28 августа отряд прибыл в Верхнеколымск, где была намечена зимовка. Здесь Черский тяжело заболел. Трудное путешествие, суровый климат и плохое питание подорвали его силы. Иван Дементьевич сознавал, что уже не вернется из этой экспедиции, и невероятным напряжением сил старался довести исследования до Нижнеколымска, изучить нижнее, течение реки Колымы.
Весной 1892 года маленький отряд поплыл вниз по Колыме. Но с 20 июня Черский уже не мог вести дневник, и записи продолжала делать жена. 25 июня Иван Дементьевич умер, его похоронили у устья Омолона. Так трагически оборвалась жизнь и закончилась экспедиция, которая должна была дать первые сведения о неведомой "Колымской стране".
Вскоре Мавра Павловна с сыном * вынуждена была вернуться в Якутск. Коллекции и дневники она передала в Академию наук.
Иван Дементьевич Черский, несмотря на свои недолгие исследования, сделал важное открытие. На пути от Оймякона он пересек три горные цепи. Первую из них назвал Тас-Кыстабыт - "наваленные камни" - по пройденному с таким же названием перевалу. Севернее шла двойная цепь, которую Черский назвал Улахан-Чистай, то есть чистое, безлесное место. За истоками Момы, севернее, пересекли третью цепь гор - Томус-Хая, тоже северо-западного направления, как и предыдущие.
Черский уже догадывался, что на картах неверно изображена орография страны. На карте хребты шли меридионально, л теперь получалось, что экспедиция как бы пересекала их, следовательно, они имели широтное направление. Но это замечание Черского, к сожалению не выделенное в дневниках достаточно рельефно, не было замечено, и в течение 35 лет на картах по-прежнему изображались водораздельные хребты, идущие меридионально.
Но Сергей Владимирович, изучая дневники и карты экспедиции Черского, обратил внимание на это замечание Ивана Дементьевича. Обручев знал, что этот огромный район, площадью более миллиона квадратных километров, был пересечен только единственным маршрутом Черского и после путешествия Черского в течение трех с половиной десятилетий ни одна экспедиция не побывала в этих горных районах.
Так экспедиция Сергея Владимировича Обручева стала непосредственным продолжением исследований Черского. Сергей Владимирович уже имел большой опыт работы на Севере. Он исследовал острова Шпицберген и Новую Землю. Участвовал в экспедиции "Плавморнина", первого в СССР плавучего морского научного института, который с 1922 года вел работы на северных морях. Естественно, что Сергей Владимирович был выбран руководителем северо-восточной экспедиции.
В 1926 году были нанесены на карту река Яна и низовья Колымы, а ее верховья и река Индигирка были совершенно неизвестны. В неизведанные области долины Индигирки и отправлялся небольшой отряд: начальник экспедиции С. В. Обручев, геодезист-картограф К. А. Са-лищев, горный инженер В. А. Протопопов, горный техник И. Н. Чернов и двое рабочих - промывальщики золота.
Предполагалось изучить западную часть бассейна Индигирки и пересечь Верхоянский хребет, собрать первые научные данные об этих далеких территориях. Сергей Владимирович отмечал, что территория к югу от Колымского тракта не только наименее исследованная область в СССР, но и одна из наименее известных стран в мире. Что ждало экспедицию в этом неизвестном районе, никто не знал. "Отгороженный от всего мира каменной стеной - ледяным поясом, Верхоянско-Колымский край кроме обычных для Северной Сибири лесов славился своим холодом - метеорологическая станция в Верхоянске регистрировала самые низкие в мире, известные в то время, температуры, доходившие в некоторые годы до минус 70° Цельсия" *.
Караван экспедиции, вышедший из Якутска в июне 1926 года на 44 лошадях, растянулся длинной цепью. На первое и второе лето намечались работы в Верхоянском хребте и только затем предполагалось исследовать Индигирку и Колыму. Но неожиданно планы изменились: появилось новое задание, вызванное необычной историей. В начале 1925 года некий Николаев, бывший белый офицер из шаек, бежавших в Верхоянско-Колымский край, принес в Якутскую контору Госбанка 11 золотников платины. Николаев рассказал, что платина намыта им во время его скитаний в районе Чыбагалаха, левого притока Индигирки. Естественно, указание на новое месторождение платины привлекло внимание не только якутского Совнаркома, но и Геологического комитета. Якутский Совнарком немедленно отправил на месторождение геолога и золотоискателя, но за лето они не смогли добраться до Чыбагалаха и вернулись в Верхоянск.
Геологический комитет поручил проверить заявку Николаева экспедиции Обручева, в которую включили разведочную партию (В. А. Протопопов и И. Н. Чернов). Возникла также необходимость определять астрономические пункты, на основании которых можно было бы создать топографическую карту. Все геодезические работы были возложены на молодого геодезиста-картографа Константина Алексеевича Салищева.
В экспедиции не было радиостанции и радиста, долготу пунктов, следовательно, надо было определять по разнице во времени по хронометрам.
Забегая вперед, следует сказать, что геодезические работы были выполнены блестяще и результаты оказались превосходными, хотя Салищеву тогда был всего двадцать один год. Вероятно, молодость исследователя послужила причиной того, что его не называли сооткры-вателем новой горной страны, хотя Сергей Владимирович сам не раз в докладах говорил, что хребет Черского они открыли с Салищевым *.
К. А. Салищевым написан первый том трудов Индигирской экспедиции, вышедший в 1932 году. В нем сообщаются астрономические и топографические результаты работы, послужившие основой топографической карты. Карта составлялась на материалах маршрутно-глазомер-ной съемки, сведений Черского, расспросных данных; она была наглядным доказательством сделанного открытия.
...Цель поисков платины была туманной. Николаев, с которым говорил Сергей Владимирович в Якутске, не мог даже нарисовать схему, как добраться до месторождения. Описание самого месторождения он потерял, хотя подробно рассказал о местности, где нашел драгоценный металл. По его словам, для района месторождения характерны горы, напоминающие по формам коровье вымя. Все эти сбивчивые объяснения вызывали у Обручева сомнение.
Едва экспедиция выступила из Якутска, как проводники и местные жители стали убеждать Сергея Владимировича, что до Чыбагалаха добраться вообще невозможно. Обручев принял решение сначала дойти до Индигирки, а затем пробираться к таинственному месторождению платины.
Минуя бесчисленные аласы (котловинообразные просадки грунта в результате протаивания мерзлого слоя), в центральной части обычно занятые озерами, экспедиция переправилась через Алдан. Началась неизведанная страна. Потянулись сплошные болота обширной приал-данской низменности, ширина которой достигает до 200 километров. Там, где Алдан течет близ Верхоянского хребта, низменность сужается, но здесь тоже царство болот. Около двух недель идет экспедиция по их шаткой поверхности. Болота самые разные, различны и трудности их преодоления. Есть чистые болота с большими кочками, покрытыми болотной травой. Благодаря тому что вечная мерзлота здесь близко - всего 50-70 сантиметров от поверхности, по такому болоту идти сравнительно хорошо, так как есть твердое мерзлое основание. Лошади бредут по брюхо в воде, но не проваливаются. Труднее идти по болоту с редким лесом. Еще хуже - лес по болоту, где тропа представляет ряд грязных топких ям между корнями деревьев. В этих ямах лошади могут сломать ноги. Где леса нет, там болота маленькие, но глубокие, переходить такие болота еще опаснее - лошади вязнут и тонут.
Но наконец кончились болота. Крутым 500-метровым уступом поднялась первая ступень Верхоянского хребта. Караван вошел в долину реки Томно. Чтобы увидеть расположение долин и хребтов, Сергею Владимировичу часто приходилось подниматься на вершины гор, где, кроме стелющегося кедрового стланика, ничего не росло. На вершинах дул резкий ветер, было прохладно, зато не было гнуса.
Цепи гор сменяли одна другую, и казалось невозможным дойти до водораздела Верхоянского хребта, так как ширина хребта здесь достигала 450 километров. Суровая и таинственная страна раскинулась перед исследователями. На сотни километров безмолвие и безлюдье. В Индигирском районе на человека приходилось тогда 100 квадратных километров, а в горах - 1000 квадратных километров.
Вокруг лишь величественная панорама сложно ориентированных хребтов: белые снеговые шапки гор искрятся, как огромные алмазы, они холодны и неприступны. Когда-то с Верхоянского хребта спускались громадные ледники, и свидетельство этому - плоскодонные долины и креслообразные углубления на склонах гор (кары).
Иван Дементьевич Черский не бывал в областях современного оледенения и поэтому не отметил в Верхоянском хребте ледниковых форм рельефа. Теперь эти формы подробно исследовал и описал Сергей Владимирович.
В долине, где идет экспедиция, часто встречаются белые пятна тарынов (якутское название надели), характерных для севера Сибири и Дальнего Востока в областях вечной мерзлоты. Вот как о них рассказывал Обручев. Зимой во время сильных холодов многие горные реки промерзают до дна и вода прокладывает себе путь через галечники берегов. Многочисленными струйками она поступает на поверхность льда, разливается по нему и сверху замерзает, причем выступает она намного быстрее, чем идет замерзание. Под этим тонким слоем льда остается вода: на замерзший слой вновь выступает вода. Лед тарына становится многоэтажным. Таким образом, за зиму намерзает слой льда толщиной до двух-трех и даже до восьми метров. Если пробить верхний ледяной слой, можно провалиться в воду. Тарыны бывают различной длины - от нескольких сот метров до десятка километров. Тарын - удивительный парадокс: зимой при 60-градусных морозах он всегда покрыт выступающей водой, а летом, в июле, это белоснежные толщи льда, лежащие среди зелени, не тающие до самой осени.
Наконец достигнута главная цепь, до которой надо было пройти 400 километров от Алдана: это скалистые гребни и пики, глубокие ущелья, вечные снега на вершинах. В сторону Индигирки, на восток и север, простираются горы иные - низкие, с округлыми вершинами. Когда-то эти горы были покрыты мощными ледниками, долины их загромождены моренами.
28 июля Сергей Владимирович, поднявшись на небольшую возвышенность, вдруг увидел широкую, до 14 километров, долину с обширными лугами и по дальнему ее краю плесы большой реки Индигирки. Он не без волнения писал, что смотрел на реку, по которой никто из исследователей не проплывал. Перед ним лежала совершенно неисследованная область. Таинственная Индигирка, которую Обручев уже пять лет включал в разные планы и программы своих исследований, Индигирка, которую экспедиция должна была посетить лишь через два-три года, вдруг превратилась из географического названия в действительность, в большую полноводную реку. Из всех рек, которые Сергею Владимировичу приходилось проплывать, Индигирка была самой мрачной и страшной по мощи и стремительности.
В долине реки Эльги, левого притока Индигирки, разведочная партия нашла признаки золота. Это, конечно, не месторождение, а только указание на то, что "в верховьях Эльги где-то есть золото". А вдруг Николаев сказал правду? Чем дальше плыли по Индигирке, тем отчетливее выяснялось, что карга совсем не соответствует местности; вместо низменности всюду были горы, и тем сложнее было добраться до таинственного Чыбага-лаха, хранящего, судя по словам Николаева, клад платины.
Но вот неожиданная радость: появляется "колумб Индигирки" - якут Мичика Старков. Он бесстрашно плавает в неустойчивой маленькой ветке (лодке) по бушующей реке. Чтобы попасть в экспедицию, он проплыл более 400 километров.
Размеры реки и окружающих гор, бешеное течение воды подавляли своим величием. Никогда ни на каких порогах Ангары или Средней Тунгуски, вспоминал Сергей Владимирович, не было у него такого ощущения, что человек стоит лицом к лицу с неизбежным. Пороги Индигирки по опасности ни с чем не сравнимы, долина реки местами похожа на узкую трубу, в которой мчится огромная масса воды. Попав в ущелье, исследователь может пролетать в несколько часов 75 километров чуть ли не до Чыбагалаха со скоростью не меньше 15 километров в час.
Сергей Владимирович осмотрел лишь начало ущелья Индигирки вблизи притока Тюбеляха. Неожиданно он встретил здесь якута с двумя мальчиками. Изумление на их лицах от этой встречи было неописуемым. Да и сам путешественник изумлен и рад. Следовало бы поговорить с якутами, рассказать им об экспедиции и ее задачах, кое' о чем порасспросить. Но времени нет: до ночи обязательно надо вернуться в лагерь. Сказав в ответ на их расспросы "толкуй сох" (новостей нет), он ушел.
Начался трудный поход через хребты с Индигирки на реку Чыбагалах. На пути встали горы, покрытые в разгар лета снегом; никто из географов ранее не предполагал, что в северной Сибири есть такие высокие горы.
Горы покоряются с трудом. Устали люди. Падают лошади. Нестерпимо тяжело переходить брод в ледяной воде. Карта по-прежнему изображает что-то фантастическое: вместо показанной на ней обширной низменности "на севере, в дымке, какой-то новый хребет".
В дневнике путешествнника появляется запись:
"...мы с Салищевым окончательно убедились в том, что нами открыт новый большой хребет. Уже когда мы доплыли до Неры, стало ясно, что цепи левого берега Индигирки продолжаются к востоку от реки. Теперь, глядя на бесконечные горные гряды, преграждающие горизонт на севере и юге, я понял, что мы находимся в сердце огромного хребта, припоминая описанные Черским на его пути из Оймякона в Верхнеколымск высокие безлесные цепи, уходившие на северо-запад, и сопоставляя это со сведениями других путешественников, прошедших по Верхоянско-Колымскому тракту, о направлении хребта Тас-Хаяхтах, я решил, что огромный хребет тянется непрерывно от полярного круга через Индигирку до Колымы. В него входят и хребет Тас-Хаяхтах на севере, и таинственный Кех-Тас на левом берегу Индигирки, и те высокие цепи, которые синеют перед нами, и Улахан-Чистай Черского.
Эти выводы о существовании единого громадного хребта подкреплялись и геологическими данными: и мои наблюдения, и отчет Черского - все доказывало, что здесь проходит мощная складчатая система, параллельная Верхоянскому хребту".
Не только Обручеву и Салищеву было ясно, что они обнаружили какую-то новую, неизвестную горную страну. Даже проводники недоумевали: "Врет твоя карта, начальник, смотри какой высокий горы и как их много, никак не пройдем, а где они на твоей карте?"
Черский был прав: горные хребты идут так. как он указывал в пройденном им маршруте, почти широтно, только никто из ученых не задумался над этим.
Экспедиция идет все дальше. Спуски и подъемы. Усталость и холод. Наконец с перевала заметили реку. По-видимому, это была река Мюреле, путешественники знали, что она впадает в Чыбагалах. Цель достигнута: бурная река, окруженная утесами гор, которой отдавала свои воды Мюреле, и была Чыбагалахом. Тяжелый долгий переход наконец-то был закончен.
За Чыбагалахом кончилось однообразие мрачных гранитных цепей. Здесь горы сложены яркими породами, и от их вида становится как-то веселее. Формы рельефа тоже иные - преобладают конические вершины, иногда торчат пики.
На западе поднимается незнакомая группа вершин, и экспедиция готова принять их за "коровье вымя", к которому погнал их в такую даль Николаев. Добирались сюда два с половиной месяца, преодолев более 1500 километров пути, а предполагали пройти 800 километров в течение месяца; ожидали увидеть низменности, а пересекли столько горных хребтов, что им потерян счет.
Наконец спустились к якутским юртам. Братья Со-рокоумовы, у которых был Николаев (кроме них, на всем Чыбагалахе никто не жил), сообщили все, что знали о нем и его путешествии за платиной. Стало ясно, что в рассказе Николаева нет ни одного слова, которое соответствовало бы действительности. Разведка на Тылынье, единственной подходящей реке по описанию Николаева, ничего не дала. Никаких следов платины... Зачем понадобилась ему эта ложь?
Но к Николаеву, вспоминал Сергей Владимирович, все относились без злобы. Если бы Николаев не ввел в заблуждение экспедицию, она не зашла бы так далеко, не были бы сделаны важные географические открытия. Работали бы в южном районе и, пробродив месяц вблизи Оймякона, вернулись бы в Крестхальджай по южной тропе. Теперь же "благодаря" Николаеву проведено исследование Индигирки до самых порогов.
Но надо скорее возвращаться. Обручев выбрал путь к Оймякону. Середина сентября, и горы уже покрыты свежим снегом. Мокрый и густой снег идет и идет. Ущелье реки Мюреле, по которому устало бредет экспедиция, наполнено белесой мглой, сквозь нее лишь иногда проглядывают пестрые от снега горные вершины. Холодно, уныло, неуютно. Глубокие ледяные броды и непрерывный холод изматывают путешественников, хотя "домой" идти всегда как будто легче.
Утром 10° мороза, но днем стало теплее. Как всегда, Салищев беспокоится за хронометры: от холода они могут изменить ход или совсем остановиться. Кругом лежит свежевыпавший снег, лошади с трудом добывают корм.
Вскоре на пути повстречалась семья эвенков. Старшему из ребятишек (в семье их четверо) не более пяти лет, но он уже ведет в поводу оленя. Двое меньших сидят верхом на оленях, которых ведет мать. Грудной ребенок уютно лежит в люльке, привязанной к оленю как боковик вьюка. Несмотря на мороз, дети постарше без шапок: к холоду здесь привыкают с грудного возраста.
В конце сентября путешественники почувствовали наступление настоящей зимы. На севере Якутии почти нет весны и осени: зима захватывает себе 8-9 месяцев, поэтому вечерние сентябрьские морозы достигали -13°, а утром даже -21°. Солнце ослепительно яркое: "какой-то сияющий мороз", сказал как-то о такой погоде Сергей Владимирович.
До Оймякона еще 150 километров, причем половина пути по горам, где нет корма для лошадей и не встретишь человека, а лошади выбились из сил, падают, и их невозможно поднять. Начальник экспедиции решает часть людей и груз оставить в устье Эльги, нанять оленей и оставшуюся группу перебросить на Алдан, в Крестхальджай.
В устье Эльги, пока из толстых лиственниц строится изба, живут в холодных палатках. Печки греют слабо, а морозы уже под 30°. Особенно трудно геодезисту Са-лищеву, который по ночам делает наблюдения.
Наконец изба готова. Внутри она мрачновата, как и все зимовья северного полушария и в России, и в Америке. Чтобы было похоже на описание Джека Лондона, смеются путешественники, надо только поставить на печку бобы со свининой. А так есть все: и нары, и ружья по стенам, развешанная одежда, раскаленная докрасна печка, свет свечей и вой ветра за стенами.
Уходящим уже жаль покидать теплый уютный дом и особенно оставшихся зимовать товарищей. При разлуке в такой глуши всегда сжимается сердце: встретимся ли? В соседней юрте устраивают прощальный чай. Подают лепешки и "хаяк" - сбитая и замороженная смесь масла с молоком и водой. Ледяные куски хаяка запивают горячим чаем.
В редких юртах якутов отряд останавливается, чтобы отдохнуть и обогреться. По освященному временем обычаю, хозяин юрты накормит не только гостей, но и лошадей. Он сам останется голодным, но гостей приютит как полагается. Однако Сергей Владимирович вынужден нарушить этот древний обычай. Он не хочет, чтобы остановка экспедиции осталась в памяти населения как бедствие, ибо накормить шесть человек и 32 лошади не всегда и не всякому хозяину под силу. Поэтому гости старались сами вести "свое хозяйство": готовили еду из своих продуктов.
Путешественники с интересом наблюдали жизнь и быт гостеприимных хозяев, их умение приспособиться к нелегким климатическим условиям сурового северного края. Они заметили, например, что в зимней юрте вместо стекол вставлены пластины льдин. Такое "стекло" вставляют снаружи в проем окна, вынув предварительно рамы со слюдой, и затем обливают водой. Льдина примораживается и герметически закрывает окно, в то время как в обычную раму всегда дует. Правда, за "ледяными стеклами" надо постоянно ухаживать - соскребать железным скребком иней, оседающий от тепла. Сергей Владимирович вспомнил, что когда-то также утепляли окна Черские во время зимовки в Верхне-Колымске. Толстым слоем смеси снега с водой они облепили стены и крышу, и ледяной снаружи дом стал теплым.