А.Ильичев

По пути древних новгородцев

"Профиздат" 1990 г.

Оцифровка и корректура: И.В.Капустин

История отечественного северного мореплавания начала свой отсчет более десяти веков назад. Пути проникновения новгородцев к берегам Белого и Печорского марей были различны.
1. Шли по реке Шексие в Белое озеро, затем ио рике Ухтомке в озеро Волоцкое, далее волоком к озеру Долгое, из него гто реке Модлопе в озеро Польшемское, далее через реку Ухтомку, озеро Воже, реку Свндь, озеро Лача попадали в реку Онегу и по ней в Белое озеро.
2. Шли нз Белого озера по реке Ковжа, потом волоком до рекп ВытегрЫ; далее через озеро Онежское, реки Водла и Черева гг волок до озера Волоцкое, по рекам Волоптев, Поча попадали в озеро Кенозеро, далее по реке Кена в Онегу и Белое море.
3. По рекам Волге, Шексне, Славянке, Никольскому озеру, волоком в озеро Благовещенское, далее по рекам Порозовица, озеру Кубепское, рекам Сухона в Северну Двину и Белое море. (Подробнее см.: Плечко Л. А. Старинные водные пути, ФиС, 1985.)
До сих пор историки не пришли к единому мнению относительно путей миграции древних новгородцев на Север. Но одно бесспорно: каждый из этих путей был вакрепко привязан к воде - рекам, озерам, иногда даже к мелководным ручьям. Недаром первых новгородских землепроходцев вазывали ушкуйниками (по мнению некоторых исследователей, от производного слова - - лодка). Конечно, к воде была вынужденной. Древняя Русь ее изобиловала хорошими дорогами, к тому же даже самый сильный конь не мог конкурировать грузоподъемностью с самой захудалой лодкой.
Совершенно определенно можно утверждать, что история отечественных Великих географических открытий - - это в первую очередь история освоения водных путей.
Флот древнего Новгорода не был разнообразен, он в основном состоял из набойных ладей, шитиков, ушкуев, сойм. Чтобы лучше понять проблемы древнего судоходства, необходимо обратиться к истории судостроения.
Первым плавсредством па Руси, как п везде, бесспорно, была вязанка из чотырех-пяти сухих бревен или пучков камыша, то есть элементарный плот.
Более сложные в поздние по времени конструкции состояли из каркаса, сплетенного из гибких, скорее всего ивовых, прутьев, обшитого со всех сторон корой и кожами. Такого типа лодки были известны повсеместно. В Америке индейские пироги и эскимосские каяки. На побережье Северного Ледовитого океана - собранные ил шкур морского зверя, дерева и костей животных чукотские и ненецкие байдарки. В Средней Азии -- лодки, сшитые из обработанных воловьих шкур.
Подобные конструкции были очень легки, быстры на ходу, удобны для переноски через волоки и пороги. Но применение их было ограничено из-за малой грузоподъемности, недостаточных остойчивости и прочности, невозможности исполыювать на открытых водоемах.
Следующий тип древних судов -- ладьи-однодеревки. Такие суда строились из одного цельного ствола осины, липы, дуба. Дерево валили, обтесывали, снаружи придавали ладьеобразную форму, внутри выдалбливали пли выжигали углубление - желоб. Потом колоду распаривали и раздвигали кольями до придания желаемой формы в размеров. До нас дошли свидетельства очевидцев, описавших стволы-гиганты, из которых выходили ладьи, вмещавший 8-10 человек и столько же лошадей! Но, конечно, деревья такой величины Пыли редкостью.
В целом ладьям-однодеревкам были присущи все недостатки плетеных лодок. В первую очередь они были недостаточно остойчивы. О степени безопасности плавания на подобных судах может свидетельствовать тот факт, что сохранившиеся кое-где до нашего времени небольшие лодки-однодеревки в народе прозываются но иначе как .
В третьем тппе судов, который можно условно назвать переходным, колода-однодеревка составляла лишь основу - остов будущей лодки. Увеличение высоты борта в подобных конструкциях достигалось путем приращивания к колоде дополнительных досок, образующих надводный борт. Б свою очередь, доскп присоединялись друг к другу с , что позволяло с- помощью мха а смолы герметически заделывать продольные швы,
И наконец, четвертая, наиболее совершенная, конструкция -- судно с наборным корпусом. Изготовление лодок в этом случае начиналось с выделки досок (теса). Доски изготовлялись с помощью специальных инструментов (скобелей, тесал п др.). Шпангоуты вытачивали пя упругих корневищ. Предварительно высверленные обшивные доски па шпангоуты (отсюда - цабпв-ная ладья). Между собой доскп размягченной на пару вицей (отсюда еще одно назваппе - ) или сбивали деревянными гвоздями - - нагелямп, Надо заметить, что даже после того, как появились железные гвозди, способ скрепления досок но изменился.
Наборные корпуса, несмотря на большую технологическую сложность, оказались удобнее однодеревок с па-шптымгт бортами, так как позволяли судостроителю закладывать судно любого размера вне зависимости от габаритов
Но и наборные конструкции, несмотря на общность технологии, заметно разнились друг от друга. Одни суда закладывались , они имели слегка разваленные в стороны П-образные шпангоуты и совершенно плоское днище. Другие возводились , который служил основой лодки п на который, как ребра на позвоночный хребет, насаживались шпангоуты и обшивные доски.
Именно к такому типу килевых наборных судов п относилась сойма - наиболее совершенная конструкция древиепоморских судостроителей.
Сойма интересовала нас более всего. Попробую объяснить почему.
Если, пусть приблизительно, известно, какие суда эксплуатировались новгородцами на внутренних судоходных линиях, то яа вопрос, иа каких судах они осваивали просторы Белого и Баренцева морей, однозначного ответа нет. Надо признать, что этот период освоения северных вод, превращения новгородцев в , поморов, изучен недостаточно.
Мы хорошо знаем более поздние походы поморов на Новую Землю, Груиант (Шпицберген), в Мангазею. Мы наслышаны о судах того времени - - ночах, поморских ладьях, шняках, катоках. Но они, эти суда, появились лишь в XVI-XVII веках. Появление их было обусловлено быстрым развитием торговых отношений между северными иосадами и Новгородом. Формула справедлива для любого врзменрт. Товарооборот увеличивался. Практически неограниченный сбыт находили шкуры, жир и благородная кость морских животных, пушнина, железорудное сырье, соль. Соответственно рос грузопоток, направленный от зверобойных, соляных и железных промыслов к перевалочным, обычно стоящим на реке, посадам. Эксплуатация маломерных судов стала убыточной. Даже очень мореходное, но маловместительное судно не могло конкурировать с неуклюжей, по с обширными трюмами , в один раз бравшей вдесятеро больше груза. И тогда появились ночи, вместительные, до 20 м и более в длину, способные взять на борт до 40 т груза. Кочи внешне походили на древненовгородские ладьи, но в отличпе от них строились и были гораздо более мореходпы. На такого типа судах в дальнейшем поморы осваивали Мангазейскпй ход, Северный морской путь, продвинулись вплоть до Чукоткп и даже, как утверждают некоторые исследователи, перескочили на Аляску, где основали несколько русских поселении. Но опять-таки, повторю, подобные плавания стали возможны поело коча - лишь в XVI-XVII веках.
А поморы, вернее, еще новгородцы предположительно открыли Новую Землю в X веке. Существует предположение, что в X-XI веках аовгородцы достигали уже берегов далекого Груманта.
Первое документальное подтверждение подобных плаваний датируется 1032 годом, когда новгородский посадник на Двине Улеб совершил со своей дружиной далекий морской поход к Железным Воротам (по всей видимости, пролив Карские Ворота).
В Новгородской летописи под 1114 годом упоминается о хождении ушкуйников на Югру, лежащую по обе стороны Камня (Уральского хребта). Фактически они прошли уже в Сибирь!
На каких же судах совершали они свои плавания? На плоскодонных, вооруженных одним прямым парусом, неповоротливых, безкелевых ладьях? Сомнительно. На низкобортных, также плоскодонных, чисто речных шитиках? Просто невозможпо! Белое и Баренцево моря считаются сложными для судоходства даже в наше время. Сильные ветры, крутое волнение, мощные (до 10 км в час!) труднопредсказуемые течения, десятиметровые отливы, многочисленные банки - - вот далеко не полный перечень местных морских достопримечательностей
Более всего для таких жестких условий подходила сойма, по крайней мере так мы предполагаем. Крупная -до 12 и более метров в длипу, по одновременно легкая на ходу, маневренная, с обводами, вооруженная вместо одного прямого двумя более совершенными шпрпнтовыми парусами, приспособленная для плавания в открытых водоемах (недаром наибольшее распространение сонма получила на неспокойных Ильменском и Онежском озерах).
Косвенным подтверждением нашей гипотезы было то обстоятельство, что поморский карбас (кстати, известный много раньше, чем кочи и ладьи) по своим размерам, обводам, парусному вооружению практически ничем пе отличался от соймы. Разве только высота борта выросла на полметра да киль заглубилсн на 10-20 см. Но это и понятно: сойме низкий киль только мешал, цепляясь за грунт на многочисленных мелководных волоках ц перекатах, а в море, под парусами, без него было не обойтись.
О мореходных качествах карбаса свидетельствует тот факт, что известный полярный исследователь Пахтусов для проведения съемки и описания восточных берегов Новой Земли (со стороны Карского моря) выбрал именно карбас длиной 12 и шириной около 4 м. А ведь дело происходило в 1832 году!
В XVIII -XX веках карбас был, пожалуй, самым распространенным на Двине и Белом море судном. Существовали различные модификации карбаса - холмогорский, поморский, приморский, весповальный, извозный п т, п. Использовали их для перевозки груза (па-пример, пзнозные карбасы, связывавшие Соловецкий монастырь с Большой землей, достигали 45 м в длину, 12 - в ширину и 6 - в высоту!), для рыбалки и промысла морского зверя и даже для зимнего плавания в полыньях Белого моря! На семиметровых весновалытых карбасах иустозеры, мезенцы и самоеды смело пускались в плавания во льды Вайгацкого пролива к Новой Земле, где промышляли морского зверя.
Конструкция соймы-карбаса оказалась настолько удачной, что она практически без изменения дошла до наших дней. Еще в недалекие 60~е годы парусные соймы и карбасы широко использовались рыбаками на Онежском озере и Белом море. Только на Ильмень-озере в конце 50-х годов в четырех рыболовецких колхозах насчитывалось более 130 паруспых сойм! А весельные карбасы считаются незаменимыми в рыбацком деле по сей день. В то же время кочи, ладьи исчерпали своп конструктивные возможности еще в начале прошлого века.
Мало отыщется в мире лодок, имеющих без малого тысячелетний трудовой стаж! И совсем удивительно, что за эту тысячу лет соймы-карбасы практически не претерпели конструктивных изменений. Надежно работам древние конструкторы, что и говорить! Соймы пережили ка-ракки Колумба п Магеллана, галеоны, фрсзгаты, барки, стремительные клипера, первые пароходы и теплоходы и еще многих, многих своих парусных, весельных и моторных собратьев. Дотянули аж до самого атомного судостроения! Вот это биография! И повоевать довелось соймам. Каждый слышал о Дороге жизни, соединившей блокадный Ленинград с Большой землей, но мало кто знает, что в летний период дорога не прекращала своего существования. Заброска продуктов в голодающий город и эвакуация населения осуществлялись с помощью небольших судов, немалую часть из которых составляли соймы.
Наверное, сойма заслужила звание патриарха отечественного флота. "Ведь даже небезызвестный оптик Петра I годится старушке сойме в праправпуки!
Летом 1987 года мы, памятуя, что критерием истины все же считается опыт, решились проверить свои теоретические изыскания и одновременно мореходные качества сойм практикой.
В Архангельске за наличный расчет приобрели списанный в утиль карбас постройки Соломоальской судоверфи. Конечно, осознавать себя экипажем не очень приятно. Но что поделать, цовый карбас кусался, и пребольно. По карману нам оказался лишь карбас, списанный на дрова.
Справедливости ради отмечу, что хорошие лодки всегда были и цене. В начале прошлого века холмогорский 40-футовый карбас с полным вооружением оценивался в 75 рублей серебром. Но и работа тогда была иод стать цене - ручная, штучная! Каждый карбас свой секрет имел, свою изюминку. Карбасных дел мастеров по всему побережью в лицо узнавали, как сейчас эстрадных звезд. И служили те карбасы по 10-20 лет кряду. Без дела не стояли. И о льды их било, п о камни терло, а они дюжили!
Как я уже говорил, конструкция карбасов-сойм за последние 10 веков практически ие претерпела изменений - тот же широкий развал бортов, характерные округлые обводы днища, острая, скорее похожая на иос корма. Разве только размеры нашего карбаса оказались чуть меньше средних древиеновгородскпх величин (если серить описаниям, длина сойм н поморских карбасов в основном колебалась от 6 до 15 м, высота борта - от 0,0 до 1,5 м), да доски скреплены были ие можжевеловой вицей, не деревянными нагелями, а современными заклепками п шурупами. И конечно, прочность древесины п качество исполнения явно не соответствовали древ-неипвгородскпм (век XX - привычные пз-держкп вала).
10 дней интенсивной работы понадобилось для того, чтобы приблизить утильный карбас к древним оригипа-л;ш. Нарастили на 20 см низкий борт. Содрали всю краску- Следуя тысячелетней давности: технологии, залплп лодку по шшпширь водой, дали выстояться днос суток, чтобы древесина разбухла, затянула мелкие щели. Крупные дыры законопатили. Днище и борта с наружной стороны просмолили. Установили две мачты -- переднюю (фок) и большую (грот), растянули (ванты), намотали на утки дроги (фалы), сколотили простейшие ключи (уключины), развернули сшитые дома хэбэшные паруса -- носовой и большой. Между мачтами соорудили каюту-убежище (шалаш) (связали концами три пары палок - шеломки), уперли в борта, растянули сверху брезентовый чехол -- буйно. К великому нашему сожалению, смоделировать поморскую мы были не в состоянии. Древние мореплаватели укрывались большим овчинным покрывалом. Нам придется довольствоваться худосочными ватными спальниками. Не могли предположить новгородские ушкуйники, что наступят времена, когда продажен одного драного бараньего одеяла можно будет окупить все затраты, связанные с плаванием на Шпицберген и обратно. Что касается походной одежды поморов, тут остается только руками развестп. Если бы мы могли все то, что на них надето было... Зато у вас спасжидеты есть! И ПСН (илот спасательный надувной) с газовым баллоном! И еще надувной кранец по всему планширю -для страховки!
Кстати, кранец тоже не современное изобретение. Еще казаки (а по некоторым данным, и древние русичи) в те же далекие века для непотопляемости и повышения остойчивости вязалп по бортам своих и пучки сухого камыша. Воистину, новое - это хорошо забытое старое.
Теперь наш карбас почти ничем не отличается от своего далекого прародителя. В чем мы могли убедиться, осмотрев в Архангельском областном краеведческом музее модель поморского промыслового карбаса. От варила (деревянная трепога и котелок) и очага, который поморы сооружали в кормовой части, учитывая их пожарную опасность и отсутствие площадей для хранения запаса дров, мы решили отказаться. А садок (деревянный короб от борта до борта, в котором предприимчивые древние судовладельцы сохраняли в живом виде рыбу) и во нее де имело смысла сколачивать по причине полного отсутствия этой самой рыбы. Рыба в отличие от сойм тысячелетний период освоения северных земель, особенно последний вре-меппой отрезок, характеризующийся интенсивным возведением целлюлозно-бумажных комбинатов, благополучно пережить не смогла. Но это так, к слову.
Древнепоморский ритуал спуска ца воду нового судна был очень сложен и очень запутай. Нужно было, чтобы в радиусе 100 м не было женщин, чтобы обязательно моросил мелкий дождик, чтобы, коснувшись килем воды, карбас пошел от берега в, не дай бог, пе дернулся бы к нему, чтобы спуск происходил до полудня, чтобы... н т. д. п т. п. Не соблюсти любое из этих поморских правил, - значило обречь себя па неудачу. Мы честно выполнили все требования поморского морского этикета. Карбас торжественно нарекли . В поморском морском лексиконе слово фактически означает румб. Теперь оставался - выйти в море и умудриться пе утонуть в первые минуты плавания!
Экипаж составился из четырех человек: В. П. Гуляев, работник одного из челябинских НИИ, А. А. Худалей, студент-дипломник института культуры, Л. Ю. Суханова, художник рекламного комбината, А. А. Ильичев, автор этих строк.
В мореходных качествах карбаса нам пришлось убедиться уже в первые сутки плавания. В море бушевал шторм. За двое суток беспрерывно дующий восьмибалль-пый северо-восточный ветер, прозывавшийся в старых поморских лоциях , нагнал 2,5-метровую волну. Пепные гребни воли - бельцы - осадили поверхность моря до самого горизонта. Карбас обрушивался в раскрывшуюся между двух волн яму так, что ухала вода под днищем. Фонтан брызг выстреливал из-под форштевня, кропя водяными бисеринками паруса, палатку, рулевого. Карбас валился на подветренный борт, по быстро выравнивался. Всхожесть на волну была прекрасной. Карбас, несмотря на свои почтенный, тысячелетний, возраст, держался молодцом. Что нельзя было сказать о его экипаже. Экипаж почти в полном составе в , безуспешно пытаясь совладать с накатывающимися приступами морской болезни. Как видно, наши вестибулярные аппараты за год сухопутной жизни успели отвыкнуть от . Внутри шалаша бы-до хоть и сухо, но еще более неуютно, чем спаружя. Шторм воспринимался только па слух. Рев, шипение, дробные ударьг тяжелых капель о брезент, хлопки парусины, охи и невнятная ругань рулевого, с трудом управляющегося со ставшим таким непослушным рулем, - целая симфония, где всякая новая нота несет в себе потенциальную угрозу. Любой незнакомый звук мог быть предвестником надвигающейся катастрофы. Визгливо скрип-пула мачта - я уже видел оборванные, болтающиеся ванты, в лохмотья изодранные паруса. Громко брякнуло и - я сжпмался в предчувствии, что сейчас дпо. Рявкнул гребень приближающейся волны - я представлял 10-метровую громадину, нависшую над мачтами. Опасно доверять ушам свонм в море!
На было много легче. Конечно, там ветер, дождь, брызги, но там возможно здраво оценить происходящее. Увидеть, что мачта стоит как влитая, что громогласная волна от основания до макушки едва дотягивает до 2,5 м, что , как его малюет воспаленная фантазия.
Я очень хотел выйти , чтобы почувствовать себя человеком, но продолжал лежать в спальнике. Я не мог заставить себя встать! Я болел!
Если кто-то считает, что морская болезнь - это тошнота плюс еще некоторые неприятные, но, в общем-то, совершенно невинные аксессуары, тот сильно заблуждается. Морская болезнь - это размягчение воли! Когда я хочу встать, но не могу. Когда, несмотря на то что мяо страшно, я предпочту умереть, чем сдвинуться хоть па миллиметр. Когда даже вскрик требует мобилизации всех моральных и физических сил. Интересно, как обстояло дело с этой морской немощью в те далекие времена? Или народ покрепче был и не выскакивал поминутно из таланта только затем, чтобы осмотреть смоленые борта карбаса с наружной стороны?
Да, экипаж карбаса явно ие соответствовал своему судну. И выражалось это, к сожалению, не только в бессилии перед качкой. Ото полбеды. Беда состояла в том, что карбас упорно пе желал идти на ветер и волну. Чем круче мы ставили его к ветру, тем значительнее становился дрейф. Если при испытаниях па спокойной воде Двины мы умудрялись идти под 00° к направлению ветра, то в море еле-еле удерживались на 80°! Наверное, роковую роль пгралн волны, которые, словно профессиональные боксеры-тяжеловесы, мощными ударами гребней в правую или левую скулу сбивали карбас с курса. Что мы могли им противотгоставить? Ведь у нас не было нп шверта, ни заглубленного киля, которыми можно было бы упереться в воду. Может, поморы секрет знали какой особый? Может, исторические оппсанпя умолчали о маленькой конструктивной детальке, без которой сойма пе сойма, и карбас по карбас? Или мореходного опыта нам не хватает? Или прилнтшое течение стаскивает нас к берегу... Поди сообрази, когда вокруг ревет, шипит, свистит стихия.
Остается только сожалеть, что мы во исполнение собственного решения не имеем права обратиться к помощи научно-технического прогресса, даже к таким примитивным его формам, как шверцы п бермудское парусное вооруженно. Шприитовый, конечно, хороший парус, ло даже до архаичного разрезного фока ему, увы, далеко!
Но как поморы-то здесь ходили? Сделаю небольшое отступление.
Поморы в основном совершали каботажные -в пределах видимости суши - плавания. Подобный способ мореплавания являлся вынужденной мерой, так как поморская навигация в значительной степени была привязана к береговой липни. Кормщик, прокладывавший курс, знакомые заливы, холмы, обрывы и таким образом определил свое местоположение. В дальнейшем на возвышенных точках берегового рельефа поморы устанавливали каменные гурпп или многометровые деревянные кресты, сориентированные большой перекладипой по ли-пип север -ют. Такие же кресты поднимали поморы в местах гибели своих сотоварищей. В этом случае крееч совмещал в себе функцпи навигационного знака и . Даше смерть свою поморы ставили па службу делу северного мореходства! Немало таких разбросано но берегам Белого, Баренцева и Печорского морей.
Что же касается древних новгородцев, тем вдоль берега плыть . Ведь впервые шли, па ощупь! Пе знали, что за следующим береговым поворотом ждет Не знали даже, море ли эта вода до горизонта пли большое, проце Онежского, озеро.
Значит, и в том, п в другом случае был каботаж.
Однако известно, что прибрежное судоходство много опасное морского. И рифов здсст. больше, и мели чаще, и волна прибойная круче, и маневра кораблю пет. По морл боится моряк-суши, вернее, той узкой полосы, где сходятся две стихии, твердь и вода, и где нет покоя им судну, ни человеку.
Есть две возможности для судна, застигнутого штормом вблизи суши: либо уходить штормовать в море, по-Л альте от смертельно опасных скал и отмелей, либо прикрыться от волн берегом.
Для древних мореходов были невозможны оба эти варианта. Удобных бухт и устьев, где можно было отсидеться во время шторма, они еще не знали, а уйти в море им ае позволяли слабые лавнровочиые возможности судов. Особенно это, как мы смогли убедиться, проявляется по время сильного волнения. Переждать непогоду на якорях, как это делали впоследствии нкипажп кочей и ладей, они тоже вряд ли могли. Древненовгородскне и первые поморские якоря представляли собой утяжеленные камнями коряги. Сомнительно, что такие якоря могли противостоять сильному волнению.
Что же в таком случае предпринимали древние мореходы, когда приближался шторм? Они попросту вытаскивали свои суда иа берег! Это также говорит и пользу того, что освоение северных вод шло на небольших судах.
Как они умудрялись втроем-вчетвером (обычный походный экипаж иа сойме-карбасе в те времена) вытянуть 10-12-метровую загруженную лодку на берег - представить трудно. Ведь это даже не волок, где на судно, поставлеило па специальные катки, наваливались . Кто ходил в водные походы, знает, как сложно бывает вытянуть на берег даже небольшую моторную лодку, особенно когда берег песчаный, а выступающий киль глубоко зарывается в грунт. Как же новгородцы управлялись со своими судами? Нам представилась возможность узнать это па практике. Ветер ц волны сбивали карбас к берегу. Хочешь не хочешь, а придется чалиться.
Для начала применили обычный, испытанный на Каспии, Арале да и здесь, на Белом море, прием. Прибои перескочили под полными парусами, оседлав самую высокую волну. С ходу ткнулись носом в берег. Л дальше наша беспроигрышная тактика дала сбой. Форштевень уже глубоко завяз в , песке, а корма продолжала оставаться на плаву. Подкатывающейся под днище волне не хватало силы приподнять п протолкнуть карбас дальше. Несмотря на паши усилия, разворачивало бортом к волне. В таком положении за час-два его зальет водой и разобьет о берег в щенки. Что же делали номоры? А вот что...
Под киль развернутого лагом к прибою карбаса мы подсунули два тонких бревна. Теперь каждая волна, уда-рня в борт, выталкивала карбас из воды. Волна из врага превратилась в союзника. Нам даже не надо было помогать. Карбас полз по бревнам, как по рельсам. Просто и остроумно.
Огорчало только одно: что до окончания шторма уйти отсюда вряд ли удастся. Торчать нам здесь до второго пришествия.
- А вы как хотели? - нимало не удивился пашей беде старый рыбак, подошедший к нам. - Поморы в такую погоду на печи сидели. Только дурак с морем на кулачкч идет!
Что верно, то верно. Поморы без надобности на рошоп не лезли! Отправляясь в дальние плавания, опи умудрялись прихватывать с собой целые дома с печкой и трубой! Затянулась пепогода или, наоборот, удачно сложился зверобойный промысел - вытаскивали на берег бревенчатый сруб, раз, два и сколотили дом! Щели мхом законопатили, дверь навесили, печь из прихваченных с собой кирпичей сложили - живи не хочу хоть до следующего лета. При необходимости поморы, каждый из которых бьтл , с помощью самого нехитрого инструмента могли переделать сруб в небольшое, по пполш1 морочодпое судно, а из нескольких срубов п коч сладпть!
Время, помноженное на умение, работало на древних мореплавателей. Они в отличие от нас не были лимитированы отпуском. Отш могли позволить себе роскошь . Посидят недельку, а то и месячишко (слава оогу, рыбы и зверя тогда в любом месте водилось в изобилии - с голоду ие помрешь), а потом за деньков пять наверстают упущенное. Поморские суда под попутный ветер могли пробегать за сутки до 250 верст!
Спустя несколько часои после вынужденной швартовки мы <.>.
- Утро вечера мудренее, - сослался пусть пе на поморский, но все же древшш эпос Гуляев. Прочий экипаж, измученный морской болзныо, настаивать на иемедлей-ном перетаскивании карбаса ие стал.
За ночь прилив и волны обмели карбас песком, словно сугробом. Казалось, берег постепенно заглатывает наше судно и скоро только столбики мачт будут торчать над гладкой поверхностью песчаного пляжа.
Любопытствующее местное население только сочувственно вздыхало и пыталось разъяснить нам запутанный механизм местного автобусиого сообщения. Они были уверены, что наше плавание закончилось. Для подтверждения показывали на шестиметровую сгнившую шлюпку, оставленную экипажем, подобно нам, .
Но мы надежд ие теряли. На берегу подобрали подходящие бревна и ваги. Чего-чего, а плавника (обтесанные стволы, обломки деревянных сооружений и тому подобный плавающий , выброшенный на берег) по берегам Белого моря разбросано видимо-невидимо. По деревяшюму изобилию Белое море, наверное, держит первенство среди прочих морей земного шара. Окопали карбас вокруг. Веслом подрылись под киль возле форштевня, втолкнули в образовавшееся отверстие вагу, дружно навалились - карбас привстал носом, но лишь на несколько сантиметров. Наши мышцы явпо не дотягивали до поморских стандартов.
Вспомнпв Архимеда, мы сменили вагу па более длинную. Разом дернули, приподняли карбас, подсунули под киль поперечноc гладкое бревно. Перехватили вагу, толкнули вверх. Карбас сполз на полметра. Так7 поочередно занося то нос, то корму, проехали метров двадцать. Нет, кое-что мы все-таки умеем! Опробовали, правда меттее успешно, и другой способ - скатывание карбаса, поставлен-иого килем на катки. Наш научился ходить по суху, аки по морю!
Несмотря на шторм, решили выйти в море. Во время плавания по Беломорыо в 1983 году па каркаспо-надув-дом катамаране нам доводилось наблюдать, как лихо местные рыбаки перескакивали прпбойпую полосу на маленьких весельных карбасах. Чем мы хуже?
Не знаю чем, но оказалось, что мы хуже. Прорваться сквозь прибой нам не удалось. Обрушивавшиеся гребни перехлестывали через нос, разворачивали, сносили карбас к берегу. За несколько минут карбас принял до 20 ведер воды, то есть к нашей тоине (суммарная масса корабля, экипажа и груза) добавилось еще по меньшей мере 200 кг. Протолкнуть сквозь прибой с помощью одной только пары весел 1 200 кг не смог бы даже обладатель олимпийского золота в трех видах гребли.
Вымокшие и пристыженные, мы выползли на берег. Как видно, море учило нас выдержке.
- Все правильно! Не,- дошло через голову, дойдет через мокрые штаиы! - перефразировал Саша Худалей ий-пестную армейскую поговорку.
От нечего делать осмотрели берег. Суша отнеслась к нам более дружелюбие, чем море. Буквально за 20 мину г в ближайшем жиденьком лесочке мы набрали ведро белых грибов. Прекрасный приварок к нашему однообразному рациону, состоявшему исключительно из консервов и суповых пакетов.
Кстати, уж коли я заговорил о еде. Поморское меню тоже не отличалось особенным разнообразием. Вот как описывает промышленников на зимовье кормщик Амос Кондрат Корнилов: ,
считалась хорошим противоцинготным средством. Ее ели поморы в сыром виде, варили или впрок.
На случай потери или порчи продовольственных запасов поморы заготовляли - в . Такой своеобразный пищевой поморы использовали в качестве неприкосновенного продуктового запаса.
Лишь на следующее утро мы смогли выйти в море. Причем ныити красиво - под одними парусами - йог не замочив! Шли ходко, но, к сожалению, не долго. Ч ере* 15 часов условия плавания ухудшились. То тут, то там стали попадаться поливухи - камни, стоящие иаравпе о поверхностью воды. Волны кипели () па них бурунами. Но ноливухи хоть увидеть можно было. Большую опасность представляли предательски невидимые корги - один или несколько подводных камней. Тронет такой камушек днище, и наше судно рассыплется по досочкам. Лавируя между рифами, мы наконец уперлись в непреодолимую каменистую чуру - длинную хрящеватую отмель, далеко вдававшуюся в море. Обогнуть ее нам пе хватало ни судоходных возможностей карбаса, ни умения. Крутые прибрежные волны сбивали, сносили нас на камин. Из всех возможных направлений нам оставалось доступным одно: назад. В море нас не пускал ветер, вперед - чура.
Пришлось, лавируя между бурунами, тянуться к бли-жашпей лещади - ровной, гладкой подводной мели, гдо юлпепне почти не ощущалось. Не отпускал нас летний ~эрег. Никак не отпускал!
В тот же день на берегу мы случайно обнаружили . Из песка торчали рассохшиеся за многие десятки лет шпаигоуты, форштевни, обшивные доски. Словно скелеты выдуло ветром из глубин земли и веков. Иногда лишь киль выступал на поверхность земли. Тут же неподалеку грудой валялось с десяток старых, целъноковных якорей. Откуда этп якоря и карбасы (а судя по обводам и размерам, это были именно они) появились на этом безымянпол песчаном берегу? Кто мотет знать? История освоения северных морей задает нема во подобных вопросов.
В море вышли через двое суток, предельно устав от сухопутного ничегонеделания,
Чтобы дать представление о нашей жизни на плаву, обращусь к своему дневнику.
.
На термометре 1° С. на календаре июль! Густой туман мелкими каплями оседает на парусах, скатах шалаша, 50-литровой бочке с пресной водой, па одежде. Холодными влажными пальцами проползает за воротник, ощупывает теплую спину. Бр-р-р. Три минуты интенсивно дрожу всем телом так, что зубы лязгают. из организма дополнительные теплхжъто калории. Вроде йоте и л ело.
Сверяю курс. Плохо. Очень плохо! Выбираю шкоты большого и переднего парусов, пытаюсь встать круче к ветру. Выигрываю десяток градусов. Но заметно снижается скорость. Теперь карбас стоит па курсе, тихо дрш1-фуя кормой в противоположную от желаемого направления сторону. Чуда не случилось.
Вновь стравливаю шкоты, уваливаюсь под ветер. Устанавливаю автопилот-растягиваю руль к бортам двумя капроновыми копчиками. Буду продолжать ходить туда-сюда, пересекая собственный курс, да каждые 5 миль пройденного пути набирая 500 полезных метров!
Ветра почти нет, поэтому дрейф неощутимый. Волны шуршат под днищем, лспиво шлепают п борт. Трудно представить, что еще совсем недавно они громоздились друг на друга, громыхали гребнями п. вообще вели себя В точности, как малолетиие хулиганы на провинциальной танцплощадке.
От безделья и полной моей здесь ненужности стало клонить в сон. Включаю приемник. Динамик радостно бормочет про надои в средней полосе, футбол, жару в Судане, про необычно холодное лето в Архангельской и Во* лого декой областях. Спасибо, это я уже знаю. Лучше бы мне объяснили, куда онв подевались, эти 8 недостающих до среднемесячное температуры градусов.
Да. в Судане сейчас тепло. Жаль, что поморы не ходили на промысел морского зверя к берегам Африканского континента или хотя бы в Колхиду, как древние греки. Гнал их черт аа Север.
Интересно, кто-нибудь выше их к льдам поднимался? Разве только викинги. Нет, пожалуй, и те не поднимались Впкштгп - завоеватели, Что им на Севере делать? Кого грабить? Только разве медведей белых, цо те за просто так шкуру пе отдадут.
Другое дело поморы. Те за зверем шли. А зверь, ои иезде сыщется и на Северном полюсе даже. Работяги были, В тьму таракапь шли за СЫТОЕ жизнью. И в Скандинавию ходили, и в Ирландию. Когда уже в самом конце XV века па Шпицберген первые морские экспедиции пришли - избы поморские обнаружили. Удивились очень. И только. Оформили спое первооткрывательство, Не отдавать же в самом деле пальму первенства мужику-помору!
Мы сами сейчас ладьи викилгов рассматриваем, языками цокаем и восхищении. Хорошие корабли - спору пет. Быстроходные. Как раз впору, чтобы жертву загнать или от погони уйти. Новгородские соймы попроще были, нонеказпстее. Только поднимались на них древние русичи I! широты, о которых викинги слыхом по слыхивали.
В Норвегии ладь - предмет национальной гордости. Памятники ей ставят, музеи открывают, по щепочке собирают, склеивают. Л мы наши суда древние даже по названиям по знаем. А ведь за ними история стоит.
В самом Архангельске местные пацаны возле карбаса крутились, хорошая лодка, говорят, у нас батьки точно на таких на рыбалку ходят! И никто им не сказал, что пе , а еще 40 поколений людишек русских выходили па таких лодках . А потом удивляемся, откуда на майках иностранные надписи берутся>.
Да-а. Вот такие страпные мысли голову посещают посреди моря Белого. Или, может, волны их нашептывают. Они-то те времена помнят. И карбасы, и соймы, и ночи. И сколько голов буйных на дне морском успокоение напь ли, ведают. Для них 1 000 лет - это вчера.
Снова сверяю курс, подтягиваю тяги автопилота. Скоро уже 5 часоп. Через час будить Людмилу Суханову на вахту.
В спальнике сейчас тепловой комфорт. Вытянусь, щекой в спасжплет, заменяющий подушку, ткнусь и буду спать аж до самого обеда...
А потом были обычные морские будни - вахты, бесконечные ночные сидення над компасом, макароны по-флотски, откачка со дна карбаса п еще многое другое. Только везения так и не было!
Все доследующие шесть суток плавания явились ! Дни напрели т ветер дул в лоб. и всегда только в лоб! Мы хитрили, закладывали гигантские десятпмплыше галсы, молились всем поморским и известным пам языческим богам - тщетно. Архапгельская метеостанция с маниакальным упорством передавала северо-восточный ветер. Только однажды ветер сменился на западный, но случилось это именно в тот момент, когда мы, наконец отчаявшись выйти в Горло Белого моря, завернули карбас на Соловецкие острова.
Порой казалось, что не ветер вертит нашим флюгером, а, наоборот, заевший флюгер указывает, куда дуть ветру. А еще сверху беспрерывно моросило, капало, текло, лило, хлестало как из ведра. А снизу ревело, шипело, брызгало. Столбец термометра бросал от 0 к 20°С и обратно. И влажный туман пропитывал одежду и одеяла. Все как в настоящем северном плавании.
Но нет худа без добра. Говорят, неудача учит лучшз везения. Наверное, так. Каждая совершенная ошибка одаривала пас знанием. Каждая миля, пройденная , оказывалась ценнее десяти оставленных за нормой под распущенными парусами,
Нашей изначальной целью было проверить мореход-вые качества карбаса-соймы в самых экстремальных условиях - мы получили идеально-отвратительные условия, о каких можно только мечтать. Чего же судьбу хулить? Радоваться надо! Только почему-то плохо получается...
С каждым новым днем и даже часом мы осваивали старинную морскую практику. Мы научились выбирать наилучшие для нашего шприытового парусного вооружения курсы. Обнаружили, что чрезвычайно чутко реагирует на центровку. Достаточно было одному члену экипажа переместиться хоть на метр, и карбас с курса. Мы в полной мере оцепили совет рыбака-помора: . Мы сообразили, что киль все же малокат. Поняли, что искусством осмолки днища мы далеко еще не овладели. Множественные наплывы, пузыри, , цеплялись па ходу за воду, снижали скорость, мешали маневру.
Постепенно мы древних мореплавателей. Учились понимать карбас и море, все увереннее держались на курсе и даже, несмотря па все тот же встречный ветер, умудрились достичь Зимнего берега.
Нет, не такая уж она , техника X века. Есть чему нам поучиться у древних новгородцев и их преемникои - поморов. Ох есть!
Отпуска заканчивались, и мы вынуждены были на Архангельск. И снова нам не повезло! Ветер вдруг стих, и целью сутки мы штилевали в видимости архангельских труб, вызывая нездоровое оживленно в рубках проходящих мимо океанских сухогрузов и контейнеровозов. Только на последнем ходовом отрезке уже в Длине, мы смогли убедиться в ходовых возможностях . Участок от центра Архангельска до Малых Каре л, несмотря па-встречное течение, карбас прошел со средней скоростью 6 узлов в час! Такую бы прыть да на пяток дней раньше!!!
На том наше плавание и завершилось, (сСтрик> до будущего лета встал на зимнюю стоянку. Но мы надеемся, ему еще придется пощупать форштевнем морской лед...
Невелико плавание - всего 300 миль. Пустяк! Что они в сравнении с пройденными нами ранее Каспийскими, Аральскими, Азовскими и даже Беломорскпмп маршрутами! Все так. Не спорю. Но только мили эти были особенные. Не в Белое море увели они нас - в историю древле-попгородского и поморского мореплавания! Но 300 миль преодолели мы - тысячу лет! А это очень и очень много!